В эти дни танкисты и казаки били челом двум «богам»: солнцу и генералу Судец. И даже байку такую сложили: «Если солнце подсушит землю, а Судец «закроет» небо, ох и разгуляются казаки-кубанцы на тылах фашист-германцев». Нашлись и такие, что уже начали складывать песню:

По радио мчатся победные вести.
Казачья волнуется кровь.
Вперед на Одессу — наш город чудесный.

Кто его знает, правда это или нет, но старики рассказывают, что, когда казак бьет да еще песню слагает — душа его в великой решимости прибывает, к славе своей готовится.

Умеют хорошие слова найти старые казаки, когда возле них удалая молодежь собирается. Готовят тогда они их к тяжелым испытаниям. Очень одобрительно слушают на собраниях и митингах, но сами гуторят только у костра, [139] попыхивая трубкой, или когда соберутся, у походной кухни. Перед боями старые казаки становятся говорливыми. А дела предстояли действительно трудные.

Дело в том, что пространство между Южным Бугом и Днестром буквально заштриховано с севера на юг ветвистыми оврагами, балками, лощинами, реками, речками и ручьями. Крутое, холмистое правобережье и заболоченные долины создавали для нас большие трудности в форсировании реки. В то же время облегчали противнику оборону. Населенные пункты в здешних местах ютятся, главным образом, на западных скатах балок, лощин и рек, поэтому могут служить опорными пунктами, прикрывающими дорожные направления. Следовало также учесть, что в рейдовой операции мы базируемся, в основном на грунтовые, проселочные и полевые дороги и колонные пути, а они во время дождей раскисают не меньше черноземной целины.

Радиостанции смонтировали в бричках-тавричанках; все что возможно: вьюки, брички, тачанки... загрузили боеприпасами без всяких норм. Усилили медико-санитарные эскадроны бричками (раненых в рейде приходится возить с собой), на первый случай эти брички тоже загружали боеприпасами. В танковых частях каждый танк, кроме основной заправки ГСМ и боекомплекта, дополнительно пристраивал по бортам по две бочки горючего и масла, а на моторном люке (так, чтобы не закрывать жалюзи) до двадцати ящиков со снарядами. Все автомашины были подготовлены для повышенной проходимости. Словом, все делалось с учетом опыта только что проведенной операции.

27 марта 1944 года. Конно-механизированная группа все еще в прежнем районе и в полной боевой готовности. А в районе Троицкого и Новой Одессы продолжаются жестокие бои, но время, когда можно будет бросить подвижную группу войск вперед, в прорыв, еще не настало. Только в конце дня почувствовалось приближение кризисного момента. В 17.00 мне подчинили 42-ю истребительную артиллерийскую бригаду, находившуюся в Новом Буге, 3-ю зенитную дивизию МЗА и два полка РС, находившиеся в Новой Одессе, и другие части. А буквально через 40 минут было получено боевое распоряжение — выдвинуться в район населенных пунктпв Васильевка, Ново-Украинка, Отрадовка. [140]

Под покровом ночи войска Конно-механизированной группы сосредоточились в новом районе. Обстановка изменилась. На правом крыле фронта 57-я армия генерал-лейтенанта Н. А. Гагена и 37-я армия генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина еще ночью прорвали оборону противника между Константиновкой и Вознесенском. Там обозначился успех, но напряжение боев не спадало. Во второй половине дня командующий войсками фронта поставил нам новую боевую задачу: «К утру 29 марта сосредоточиться в районе Александровки и Вознесенска, переправиться по мостам 37-й армии и наступать в общем направлении на Березовку, Раздельную...»

К утру следующего дня мы должны были захватить район Березовки. Это боевое распоряжение выдвигало целый ряд совершенно новых неотложных задач, что требовало от войск значительной дополнительной нагрузки.

Когда густые сумерки погасили багровый закат, и в небе тревожно замерцали первые звезды, началось движение к переправам 37-й армии. И снова дорога превращается в какое-то чудовище, издающее скрежет и скрип, рокот и храп. От всего этого в голове стоит сплошной гул, временами он куда-то проваливается, и тогда наступает тишина, мысль переносится к переправам и дальше к Березовке, Раздельной и к Одессе.

В полночь мы прибыли в село Болгарюц. Тут выяснилось, что в отведенном для форсирования районе готовых переправ на Южном Буге нет. Высланные заранее группы инженерной рекогносцировки обшарили каждый метр реки и в полной растерянности доложили эту тревожную весть. Нужно было немедленно уточнить обстановку. Пришлось срочно послать генералу Корженевичу лаконичный запрос: «Прошу уточнить, где и какие переправы возведены или возводятся на участке Александровка, Вознесенск». Когда был получен ответ, то оказалось, что имеется лишь одна переправа в совершенно другом районе, около села Акмечеть. Здесь был наведен односторонний тяжелый понтонный мост. Через него переправлялся 23-й танковый корпус. Мне было приказано поднять войска к северу и начать переправу вслед за танковым корпусом.

К утру в районе Александровки скопилось три корпуса, много отдельных бригад и частей, артиллерия и обозы [141] 37-й армии, которые переправлялись также у Акмечетй. Мне стоило большого труда пробиться к переправе. Командир корпуса генерал Ахматов был в отчаянии.

— Понимаешь, первый же танковый полк расшатал мост, у некоторых понтонов вырвано дно, одна самоходка затонула. Пришлось приостановить переправу, чтобы отремонтировать и усилить его, — выпалил он на одном вздохе и с досады хлопнул по кожанке. Его серые глаза метнули искры, а острые скулы побледнели от напряжения.

Я взглянул на свои пылевлагозащитные. Стрелки показывали 10.40. «Значит только вечером возобновится переправа танкового корпуса, а где-то в полночь мост освободится для нас».

На подходах к переправе начали создаваться пробки. Хорошо еще, что погода резко ухудшилась, густая низкая облачность затруднила действия вражеской авиации. Однако на случай налета вражеской авиации все соединения и части пришлось несколько отвести от реки, рассредоточить и замаскировать. Зенитные части развернулись для прикрытия района переправы. Были приняты все меры для ускорения ремонта моста, но фронт работ был слишком узок.

Перед вечером, часов в пять, на переправу прибыл генерал армии Малиновский. Я доложил реальные возможности ремонтных работ и намечаемые сроки переправы войск. В связи с этим командующий войсками фронта уточнил задачу генералу Ахматову. Он должен был с утра начать наступление в стыке между 37-й и 46-й армиями, которые успешно продвигались вперед.

— С вами, Исса Александрович, условимся так, — сказал командующий фронтом. — Задача остается прежней — рассечь 6-ю армию немцев по линии Березовка — Раздельная. Исходный рубеж остается также прежним — Авангард, Новый Хутор, Цветков. Но начало действий с исходного рубежа не по времени, а по радиосигналу, например, «999-марш», повторенному трижды. Как только группа закончит переправу и сосредоточение, давайте этот сигнал и вперед. Войска первого эшелона будут знать, что Конно-механизированная группа своими главными силами перешла в решительное наступление. Об оперативной обстановке на фронте соседей вы будете своевременно ориентированы. [142]

— Для изучения обстановки в полосе ввода в бой от каждого корпуса и кавалерийских дивизий в войска первого эшелона направлены оперативные группы офицеров.

— Правильно сделали. Поторопитесь с переправой. Завтра не позднее середины дня надо начать движение для ввода в бой.

Командующий войсками фронта уехал.

Танки Конно-механизированной группы нам удалось переправить засветло. Затем пустили кавалерийские дивизии и мотопехоту бригады Завьялова и механизированных бригад. Нагрузку на мост дали предельную. Все шло в хорошем темпе, организованно. Правда, нашелся один чересчур ретивый казак, который со своей одноконной бедаркой старался пробраться на мост раньше всех. Среди огромного потока войск он делал умопомрачительные зигзаги, протискивался, пробивался, умолял... Сначала это даже забавляло. Но когда из-за него стали возникать пробки и беспорядок, начальник переправы приказал ему двигаться в темпе колонны. Тогда он тут же обратился прямо ко мне.

— Не могу, товарищ командующий, — взмолился казак, — старшина приказал быть у него на той стороне с горячей пищей в семь ноль-ноль. Вы уж дозвольте мне пробиться.

Только что доведенных до бешенства казаков взорвало раскатистым хохотом. Не сдержался от улыбки и я. Ездовой воспринял это по-своему и рванул с повозкой вперед...

Уже совсем рассвело, когда мой передовой командный пункт двинулся на правый берег. Ехали мы верхом между автомашинами. Настил прогибался, упругие потоки воды перекатывали через него, было далеко не безопасно. На правом берегу послышались крики. Остановился. Оказывается на середине реки с моста сбило бричку. Она быстро погрузилась в воду и потянула за собой коней и ездового, который тщетно пытался выпрячь их. Сильным течением их относило вниз. Какой-то казак скинул шинель и с ножом во рту бросился в воду. Он быстро догнал лошадей, обрезал нагрудники и постромки. Лошади, почуяв облегчение, поплыли к берегу. С ними, ухватившись за гривы и хвосты, выплыли и казаки. Ездовым, не покинувшим в беде своих коней, был казак Зубенко. Поразительнее всего было то, что он почти не умел плавать. [143] Выручил его казак Гнедов. Героев переправы быстро переодели в сухое белье и дали по чарке — согреться.

К середине дня переправа в основном была закончена. В 14. 00 в эфире появился радиосигнал «999-марш». Из Александровской излучины Южного Буга начали движение предбоевые порядки Конно-механизированной группы. 14-я, 15-я гвардейские механизированные и 36-я танковая бригады, составившие первый эшелон мехкорпуса, развивали наступление на правом фланге через Доманевку, Мостовое для удара по Березовке с севера. Его открытый правый фланг обеспечивала 13-я гвардейская мехбригада. Остальные силы корпуса эшелонировались в глубине, чтобы иметь свободу маневрирования и возможность наращивания удара из глубины. Дивизии кавалерийского корпуса со своими средствами усиления наступали левее на более широком фронте. 10-я гвардейская кавалерийская дивизия через хутора Барышовка, Долгие могилы, Кудрявцев, Трохмана наносила удар по юго-восточной части Березовки, а затем должна была захватить рощу в изгибе железной дороги и станцию. 9-я гвардейская кавдивизия нацеливалась в обход Березовки с юга, с таким расчетом, чтобы к исходу 30 марта овладеть населенными пунктами Владиславка и Викторовка. 30-я кавдивизия наступала во втором эшелоне корпуса уступом влево за дивизией генерала Тутаринова, обеспечивая совместно с ней левый фланг группы. Дивизиям первого эшелона были приданы довольно мощные истребительно-противотанковые и зенитные артиллерийские группы. Был создан также сильный резерв. В последний момент перед выездом вручили телеграмму комфронта Малиновского: «Командующему КМГ генералу Плиеву. Желаю успехов в окончательном разгроме ненавистного врага. Надеюсь обнять лично вас в городе Одессе».

Новая рейдовая операция началась. Конно-механизированная группа набирала энергию для прорыва в оперативный тыл третьего издания 6-й армии немцев. Уже к середине дня передовые отряды корпусов и дивизий захватили рубеж речки Чичиклей. Мы сразу направились туда с передовым командным пунктом. Эта небольшая речка сейчас, ввиду распутицы и половодья, для форсирования представляла немалую трудность. С пологого косогора была хорошо видна широкая балка с крутыми берегами. На дне ее и течет Чичиклея. Мне ее не видно, [144] но я знаю, что полая вода залила всю балку и разжижила илистое дно, сделала ее почти непроходимой.

Перед нами крупное село Мостовое. От него в разные стороны тянется несколько дорог. Правее, насколько видит глаз, цепь домов, садов и огородов, прижавшихся к не высоким, но довольно крутым скатам правобережья. Это почти слившиеся друг с другом несколько сел. Ближайшее к нам село называется Крутая гора. Каждое село — опорный пункт. Такой рубеж обороны труднодоступен сам по себе. А если иметь в виду, что с прорывом его создавалась непосредственная угроза тылу группировки противника, противостоящей 46-й армии, то можно было ожидать, что командование 29-го армейского корпуса сделает все, чтобы выстоять здесь. Наш замысел прост. Смассировать огневой удар на узком участке севернее села Мостовое и прорвать танковым тараном. А южнее его осуществить прорыв между опорными пунктами, обойдя Мостовое с запада.

У Крутой горы слышен гул боя. Орудия прямой наводки и самоходки бьют по огневым точкам противника, расположенным на окраине села. К берегу на большой скорости приближаются наши танки с десантами. Они быстро перестраиваются в колонны и с ходу устремляются в воду, нащупали брод. Выйдя из речки, танки вновь разворачиваются в боевой порядок и, поддерживая друг друга огнем, врываются в село. Из села Мостовое артиллерия начала бить по подступам к Крутой горе. До нас доносится неприятное урчание пролетающих снарядов. Часть нашей артиллерии переносит огонь туда. Немецкие батареи смолкают. Прекрасное взаимодействие. Слышен голос офицера-оператора:

— Товарищ командующий, 9-я гвардейская кавалерийская дивизия танко-кавалерийской атакой прорвалась южнее села Мостовое.

Мне подумалось: «На рубеже речки Чичиклея обороняются сильные заслоны. Они пытаются выиграть время, чтобы главные силы успели отойти на реку Тилигул и закрепиться на ее рубеже». Немедленно было передано генералу Тутаринову новое распоряжение: «Дивизии стремительно развивать наступление на Лидневку и, охватывая Березовку с юга, овладеть рубежом Зброжковка, Завадовка». Данный маневр создавал благоприятные условия для быстрого разгрома вражеских заслонов. [145]

Эти два пункта располагались на реке Тилигул в двух-пяти километрах западнее Березовки. Захват их отрезал пути отхода березовской группировке. «Конечно же, генерал Холлидт решил дать бой на реке Тилигул, — думал я, направляясь в 10-ю гвардейскую кавдивизию, наступающую на Ново-Черниговку. — Южнее Березовки река постепенно разливается в лиман Тилигульский, местность там вся изрезана оврагами и балками, а на его западном берегу, как по заказу, раскинулись холмы, с которых простреливаются все подступы к восточному берегу». Вспомнилось: разведчики докладывали, что на нашем направлении дерутся 384-я, 333-я и 258-я пехотные дивизии немцев. Видимо, они успели отойти на Тилигул.

Сумерки разлились по низинам, с моря потянуло прохладой. Пришлось накинуть на плечи бурку. Впереди слышна разноголосица боя: глухой рокот моторов, непрерывно, взахлеб бьют пулеметы, короткими и длинными «строками» их дополняют другие огневые средства, изредка ухают гранаты — это танковые подразделения и казачьи эскадроны с пулеметными тачанками налетели на вражескую колонну, невесть откуда появившуюся впереди нас, в самом центре боевых порядков группы. Их уже не видно, и мы на слух выдерживаем расстояние, готовые в любой момент вступить в бой.

Постепенно на горизонте появляется множество оранжево-багровых закатов. Их отблески отражаются на лицах всадников. Горят села родной Украины, гневными зарницами отражаются пожарища на лицах танкистов и казаков. Неожиданно из лощины выскакивают всадники. Они осаживают охваченных клубами пара коней. Пожилой сержант спрашивает кого-то:

— Кто тут командует колонной?

— Докладывайте, — приказывает ему полковник Компаниец.

— Вон за тем холмом, — он указал влево, — движется колонна румын, около полка пехоты, до дивизиона артиллерии и большой обоз.

Генерал Головской доложил, что его части ведут бои по уничтожению небольших колонн противника.

Все подобные мелкие и крупные «метеориты», проникая в плотные слои боевых порядков Конно-механизированной [146] группы, разумеется, быстро сгорали. Но для этого требовалось немало времени и усилий. Это была в общем-то необходимая, но не предусмотренная приказом фронта дополнительная нагрузка.

Наши кони, натыкаясь на убитых, то и дело шарахаются из стороны в сторону. По земле стелется пороховая гарь и терпкий запах горелого волоса и кожи, едкий дым бензина и солярки.

В полночь передовые отряды механизированного корпуса и 10-я гвардейская кавдивизия ворвались в Березовку. Этот успех обрадовал меня. Все-таки Березовка какой ни есть, а город, к тому же — мощный узел сопротивления. Через него от Южного Буга на запад проходят железная и шоссейная дороги — важнейшие для 6-й немецкой армии и единственные для 3-й румынской армии пути отхода на запад. К четырем часам ночи стрельба стихла. И как заключительный аккорд уличных боев — раздался взрыв на реке. В воздух взлетел мост березовской переправы.

Нетрудно понять, почему противник оборонял Березовку без особого боевого энтузиазма. Этот городок лежит в большой котловине, образованной сходящимися здесь крупными балками. С высот, расположенных вокруг него, просматривается и простреливается каждая улица, каждый дом. Южнее Березовки высоты заняты противником. Прежде чем выйти к Тилигулу, надо сбить врага с освоенных позиций.

Мне было понятно, что принцип — «взять с ходу», в данном случае не пройдет, ночью тоже будет трудно. Река Тилигул — коварное дитя природы. Набухшая от половодья, она покоится в долине, которая достигает [147] одного километра ширины. Берега заболочены, дно илистое, топкое. Основной оборонительный рубеж противника оборудован на командных высотах, протянувшихся грядой по правому берегу Тилигула. Вся местность перед ними, как на ладони. За рекой перед высотами проходит двадцатиметровая насыпь. Разведка боем, которую провели по моему приказу все соединения группы, установила, что первая позиция оборудована траншеями полного профиля с ходами сообщения. В ходе разведки боем кавалерийским дивизиям удалось создать и удержать незначительные плацдармы. Они в какой-то мере обеспечивали работы по наведению переправ.

На рассвете мне удалось провести рекогносцировку на участке 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса и 10-й гвардейской кавдивизии. Генерал Танасчишин, командный пункт которого располагался в каменном доме на юго-западной окраине города, встретил меня на улице.

— Подождем еще немного, до рассвета, — предложил я, здороваясь.

— Хорошо, тут с чердака все видно.

Улица была грязная и до такой степени разъезженная, что невозможно определить, где колейная дорога, где пешеходная часть улицы. Всюду валялись трупы гитлеровцев, разбитая боевая техника, какие-то бумаги, тряпки, доски, оконные рамы. Жители не успели еще подобрать тела убитых стариков, женщин, детей.

— Ночью не видно было. Сейчас местные жители наведут порядок: распоряжение дано, — сказал генерал.

— Гитлеровцы не люди, а настоящие вурдалаки!

— Кто, кто? — не расслышал Трофим Иванович.

— Вурдалаки, — повторил я, — по старинному поверию славян, вурдалаки — это воскресшие мертвецы, сосущие кровь живых людей.

— Румынские фашисты успешно подражают своим хозяевам, — гневно произнес Танасчишин. — Вот прочтите, это я сорвал со стены.

Он подал мне объявление, подписанное румынским претором — начальником районной управы. «...Господин генерал, командующий просит поставить в известность жителей:

1. Село, в котором будут обнаружены партизаны, будет [148] совершенно уничтожено». Далее перечислялись еще более грозные кары.

Мне вспомнилось, как в помещении школы, куда мы заехали, чтобы развернуть рацию и передать донесение об освобождении Березовки, вошла старая женщина и с глубоким возмущением рассказывала о том, что по приказу префекта Березовского уезда полковника Леонида Пот жгли учебники и географические карты Советского Союза.

— Взрослые люди, а того не поймут, — сказала она, — что Советский Союз не на картах, а в душе народной вписанный. — Женщина приложила конец платка к глазам, громко шмыгнула и, улыбаясь сквозь слезы, закончила: — Ну, да теперь все устроится.

К нам подъехал «виллис». Оттуда выскочил офицер в кожаной куртке. Спросив разрешение обратиться, он доложил комкору.

— Пехота просит усилить огонь. Подразделение Соколова держится на той стороне, но им головы поднять не дают.

В этот момент послышался какой-то совершенно дикий свист с завыванием. Мы мгновенно юркнули за угол. Воздух рвануло с такой силой, что нас бросило на землю. Стена дома треснула и развалилась, предательски открыв нас мириадам мечущихся осколков. Вокруг остервенело рвались снаряды. Били специально по командному пункту. Затем фонтаны взрывов перескочили к переправе, где саперы самоотверженно восстанавливали взорванный мост. Перед домом зияла воронка, невероятно большая для тех снарядов, которые только что рвались около нас. «Виллиса», на котором приехал офицер связи, на месте не оказалось.

— Надо создать саперам условия для успешной работы. Подавите противника хотя бы там, откуда ведет он огонь по району переправы.

Снова, теперь уже где-то в центре, раздались сильнейшие взрывы.

— Похоже, что бьют из орудий большой мощности, — предположил Трофим Иванович.

— Так оно и есть. Большая мощность предназначена для объектов особой важности. Это делает нам честь, — ответил я.

Рекогносцировка показала, что прорыв здесь, против [149] Березовки, потребует огромного напряжения времени и жертв. Почти полуторакилометровое совершенно открытое заболоченное пространство в любой момент может быть изрешечено шквальным пулеметно-автоматным и артиллерийско-минометным огнем.

У меня родилось решение, которое тут же было изложено в виде боевого распоряжения. «Одновременно с подготовкой прорыва здесь у Березовки предпринять действия по форсированию реки в районе Завадовки. Дальнейшее наступление развивать в общем направлении Рауховка, поселок Котовского, Андреевка». Эти населенные пункты лежали вдоль грейдера, идущего на Сталино, в то время как кавалерийские дивизии должны были наступать южнее, через отроги многочисленных балок. Такое своеобразие местности также наложило отпечаток на мое решение.

— Главный удар будет наноситься южнее, в направлении Викторовка, Нейково, то есть в обход противника, противостоящего мехкорпусу. — Танасчишин делал пометки на рабочей карте. — После прорыва, центр тяжести главных усилий перемещаем на направление вашего корпуса. Создайте из отборных частей сильный передовой отряд, который должен во что бы то ни стало захватить Сталино. Мой передовой командный пункт будет двигаться в передовых порядках 9-ой гвардейской кавалерийской дивизии. Желаю вам больших боевых удач.

Коноводы подали коней. Мой буйный «Терек», как часто бывает в бою, вел себя неспокойно, нетерпеливо переступал стройными сильными ногами. Стоило мне сесть в седло, как он тут же начал рвать повод вперед.

— Командный пункт советую перенести на северную окраину города, — крикнул я на ходу Танасчишину.

Трофим Иванович кивнул головой и приложил ладонь к козырьку. На его крупном мужественном лице лежала печать усталости и озабоченности. Он сдержанно улыбнулся.

У меня появилось какое-то смутное предчувствие. Я полностью отдал повод, и конь перешел на широкую рысь. Мы миновали рощу, находившуюся между южной окраиной города и железной дорогой. Там вела бой 10-я гвардейская. Шальные снаряды и пули искали где-то рядом своих случайных жертв. Стоило нам переехать через насыпь, как снаряды стали вести себя уже не как [150] шальные. Недолет... перелет... Мы делаем резкий бросок вперед. Снаряды рвутся сзади. И вдруг мой «Терек», будто споткнувшись, на широком аллюре падает наземь с перебитой передней ногой. Я вылетаю из седла, успевая в последний момент сделать рывок влево и оттолкнуться от стремени. Мгновенно вскакиваю. «Терек» через спину валится на бок и бьет ногами по воздуху. Пришлось расстаться с великолепным, на редкость красивым скакуном и пересесть на запасного коня.

На левом фланге, где ведут бой дивизии Тутаринова и Головского, стоит невообразимый вой и гул. Несколько десятков «Юнкерсов», «Мессершмидтов» и «Фокке-Вульфов» кружат свою адскую карусель, вдалбливая бомбы в тяжело израненную степь одессчины, расстреливая ее из орудий и пулеметов.

Неотложные дела операции торопят нас: «Надо успеть... Как только прекратится налет вражеской авиации — немедленно атаковать». Мы ускоряем ход коней. Рядом со мной скачет коновод, кубанский казак Горбынь. Лицо его, серое, как эта степь, уже изношено временем и переживаниями. Он прижимается поближе и, наклонившись, говорит:

— Быть непогоде!

— Не видно, чтобы портилось.

— Так-ить «Чалая» храпит. Опять же трясет мордой, закидывает ейную — к ненастью это. Да и солнце надысь зашло в морок, дым стелется; к тому же сорока лезет под стреху.

Я улыбнулся и добавил ему в тон: «Да к тому же наши асы не появляются в небе».

Массированный налет вражеской авиации вынудил предбоевые порядки наших соединений еще больше расчлениться по фронту и в глубине. Кавалерийские дивизии укрылись по балкам и оврагам. Сильный воздушный налет немцы произвели и на Березовку. Зная, что в 9-й гвардейской кавдивизии находится мой заместитель, генерал Горшков, я направился прямо к генералу Головскому. Ему отводилась главная роль в той тактической комбинации, которую мне захотелось провести, чтобы ускорить форсирование Тилигула.

Едва успели мы с ним поздороваться, он сразу доложил трагическую весть.

— Минут сорок тому назад разговаривал с генералом [151] Ждановым. Он искал вас. Доложил, что тяжело ранен командир корпуса генерал-лейтенант Танасчишин.

— Свяжитесь со Ждановым.

— Доложите, как это случилось.

Мне хотелось говорить как можно спокойнее, но кажется не получилось.

— Трофим Иванович только что скончался. В 11.40 он был тяжело контужен разорвавшейся бомбой на юго-западной окраине Березовки, а через пятьдесят минут скончался на своем КП, — доложил мне Жданов.

— ...Примите, Владимир Иванович, командование корпусом. Буду у вас через час.

С пологого холма, возвышающегося перед Степановкой, на котором расположился КП генерала Головского, хорошо видны справа боевые порядки завьяловцев. Они готовятся к атаке в направлении хутора Падурец. Еще дальше, перед Викторовкой, окапываются казаки генерала Тутаринова. Видна и роща перед Березовкой.

— Какая здесь глубина реки? — спрашиваю у командира дивизии.

— Около метра, а ширина — метров двадцать-двадцать пять. Вон там от Гуляевки начинается лиман. Он показывает влево, и мне хорошо видно в бинокль и это синее село и такая же синяя гладь лимана.

Все села и хутора в этих местах синие. Каждую весну хозяйки белят избы, добавляя в известку много синьки. Поэтому их хаты и имеют синий оттенок.

— Ваша дивизия, Василий Сергеевич, должна прорваться через Степановку, с ходу форсировать реку в пешем строю и развивать наступление на Нейково, отрезая пути отхода противнику, обороняющемуся на высотах за рекой западнее Березовки. Наступление возобновляет вся группа. Атаку начнем через полчаса. Правее вас наступает мехкорпус.

Закончив разговор, я поднялся, чтобы взглянуть, выдвигается ли 9-я гвардейская дивизия на исходный рубеж, что делается на участке 5-й отдельной мотострелковой бригады Завьялова. В первый момент даже не разобрался. «Неужели полки бригады уже подошли к самой окраине Степановки. Но почему они начинают отходить?» Взглянул в бинокль и понял — это контратака немецкой пехоты и танков. Радости моей, казалось, не было конца. Еще бы, у нас две дивизии выдвигаются для удара — [152] одна на Викторовку, другая южнее Степановки. А вместо того, чтобы упорно обороняться на заранее оборудованных позициях, противник покинул их и открыл нам свои фланги для удара.

— Видите? — бросил я комдиву.

— Вижу, товарищ командующий, и понял вас, — ответил возбужденно Головской.

— Как только они втянутся в бой с завьяловцами, удар нанесите по флангу, атакуйте Степановку и развивайте наступление на северо-запад, в направлении четырех курганов. Тутаринов скует противника ударом на Викторовку. Ему надо только уточнить время атаки.

Не отрываясь взглядам с поля боя, мне удалось по рации тут же уточнить боевую задачу комдиву Тутаринову. Были хорошо видны стоящие на скатах нашей высоты (она тянулась на север километров десять) орудия истребительно-противотанкового дивизиона. По мере приближения танков они все чаще вздрагивали, разговаривая с врагом на грозном языке металла и огня. Танк, опрометчиво вырвавшийся далеко вперед, вдруг закружился на месте и стал. Из подбитой машины выскочили немцы и бросились бежать назад. Когда они пробегали мимо встречного танка, раздался сильный взрыв. Машину охватило черным дымом, а фашистские танкисты мгновенно куда-то исчезли. Воздух потряс еще один взрыв.

— У них там поставлено внаброс минное поле, — объяснил комдив.

— Давай сигнал «вперед!»

Где-то сзади нас загудели моторы. Танки и самоходные орудия как бы нехотя выползли из-за оврага и начали медленно разворачиваться в боевой порядок, поджидая, когда подойдут остальные. Потом моторы дружно взревели и устремились вперед через боевые порядки кубанских полков. Казаки с боевым кличем устремились вслед за ними. Немцы поздно поняли свою оплошность с контрударом. Дивизии Головского и бригада Завьялова смяли боевые порядки противника и ворвались в Степановку. 9-я гвардейская подхватила атаку соседей и блестящей, в казачьем стиле, атакой разгромила гарнизон Викторовки.

— Ну, теперь, Василий Сергеевич, считай прорвали мы коварный Тилигул. Поеду к Жданову... Надо проводить Трофима Ивановича в последний путь. [153]

Самому не пришлось видеть, как казаки Головского с боем форсировали Тилигул, но мне докладывали, что это была поистине грандиозная картина массового героизма. Здесь мне хочется привести выдержку из политдонесения начальника политического отдела 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса полковника Карева. Он приводит этот боевой подвиг как пример высокого политико-морального состояния личного состава корпуса. Подвиг описан здесь по-фронтовому лаконично и сухо, но каждое слово в нем тем и дорого, что написано оно под свист пуль, под грохот бомб и снарядов, написано в тот памятный день — 31 марта 1944 года.

«Для того, чтобы овладеть населенным пунктом Степановка, — говорится в политдонесении, — личному составу 30-й Краснознаменной кавалерийской дивизии надо было под огнем противника перейти по пояс в ледяной воде через реку Тилигул. И эта задача была с честью выполнена. Река была форсирована, село взято с бою и преследование противника продолжалось дальше. Бойцы и офицеры дивизии, промокшие в студеной холодной воде, в морозную снежную погоду продолжали преследование, не имея возможности обогреться и обсушиться. Но никто ни слова не сказал об этом. Все рвались вперед».{32}

Полковник Карев чем-то походил на командира 30-й кавалерийской дивизии: то ли своей сдержанной смелостью, то ли внешним обоянием, а быть может просто своей глубокой и трогательной любовью к казакам. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил что-то о себе, зато он часами мог рассказывать о своих воинах, их боевых делах. Пока мы с ним ехали в Березовку, он говорил о партийном организаторе 127-го кавалерийского полка, старшем лейтенанте Хакиеве, который, оказывается, с момента прорыва сумел провести уже три заседания партийного бюро. На них были приняты в партию те, кто подал заявление перед боем и отличился в бою.

— Вы представляете, товарищ командующий, воин в бою узнает, что он принят в партию, стал коммунистом. Ведь это же наивысшая награда за подвиг.

Хакиев, разумеется, не вызывал членов бюро к себе из боевых порядков, он сам шел туда, где пылал бой. [154]

— Я могу вам уже сейчас доложить, кто первым форсирует следующий водный рубеж.

— Любопытно.

— Коммунист, лейтенант Алешков. На летучем партийном собрании он так и заявил: «Я со своим взводом первым форсирую Тилигул и ворвусь в село». Говорили, конечно, об этом и другие, но у него в душе сам бес сидит.

...Тело генерала Танасчишина лежит в гробу. То же спокойное, сосредоточенное выражение лица, так же сдвинуты брови. Не верится, что это не сон, а смерть сомкнула ему глаза. Начальник политотдела 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса полковник Козлов говорит о том, что герои, уходя из жизни, остаются в боевом строю, что героический образ их командира, словно гвардейское знамя, будет развиваться над боевыми порядками воинов, напоминая о чувстве великой ответственности перед Родиной, призывая к мести и победе.

Мы выносим гроб с телом боевого друга. Его подхватывают офицеры-танкисты и устанавливают на автомобиль... Трехкратный салют... Машина в сопровождении взвода автоматчиков и эскорта мотоциклистов удаляется в сторону Вознесенска. Там будет предано земле тело генерала Танасчишина.

Дальше 4-й гвардейский корпус уже до конца войны поведет генерал В. И. Жданов.

— Я получил ваше боевое распоряжение, — сразу начал он о делах, как только эскорт скрылся за поворотом. — Вы приказываете по окончании переправы немедленно возобновить наступление и к исходу 1 апреля во взаимодействии с конницей овладеть северной частью Сталино. В то же время передовым отрядом — танками с десантом пехоты овладеть городом и станцией Раздельная. Мы выполним этот приказ в указанное время.

— С выходом дивизии генералов Головского и Тутаринова на правобережье Тилигула обстановка резко изменится к лучшему. Думаю, что к вечеру под покровом ночи противник попытается оторваться от нас, чтобы занять очередной рубеж.

— Что-то непохоже, — усомнился Владимир Иванович, — бомбят район Березовки с таким остервенением, будто здесь решается судьба всей войны. Весь день ведет обстрел дальнобойная тяжелая артиллерия.

— Броды нашли? [155]

— Да, жители показали. До темноты я решил не раскрывать своих карт. Пусть немцы думают, что все надежды мы возлагаем на мостовые переправы.

— Пленные? — Мне было интересно узнать, на что нацеливают немецких солдат.

— Есть какой-то офицер, взятый в глубине обороны. Результат допроса еще не докладывали.

— Давай его сюда. Зайдем к тебе.

В сопровождении автоматчика в комнату вошел среднего роста, сутулый, обрюзгший старик. Он стянул фуражку с седой головы и угодливо поклонился, изобразив на лице дежурную улыбку.

— К вашим услугам, господин генерал, сотрудник организации Тодт, — довольно бойко представился офицер.

Мы были поражены не столько тем, что он прекрасно говорил по-русски, сколько его хорошим расположением духа. Он понял нас и не стал ждать вопроса.

— О, я прелестно себя чувствую, потому что хорошо знаю Россию. У меня хорошая перспектива: я увижу конец войны и возвращение домой. В этот момент дом содрогнулся от взрыва. Улыбка у немца мгновенно спорхнула с лица, глаза шмыгнули глубже под лохматые брови и замерли. Их едва было видно.

— Откуда вы знаете Россию? — спросил Владимир Иванович.

Офицер ответил не сразу, а лишь тогда, когда убедился, что бомбы рвутся где-то в стороне. Он вновь обрел «прелестное настроение» и заговорил как человек, привыкший уговаривать.

— Я имел счастье, господин генерал, еще до первой мировой войны несколько лет работать представителем немецкой фирмы в Петрограде и на периферии. О. уверяю вас, Россию с ее колоссальными богатствами и неисчерпаемыми людскими резервами победить невозможно. Я старый гамбургский купец и знаю, что говорю.

Мы невольно улыбнулись.

— Что это за «организация Тодт»?

— Это организация, изучающая экономические возможности новых районов империи, — уклончиво ответил купец и сразу же изменил направление мысли: — Но ее деятельность свертывается. Я уверяю вас, господа генералы, что отступление наших войск (я имею в виду принадлежность [156] к нации, а не нацистам, это, поверьте мне, большая разница) будет непрекращающимся. Вы спросите меня: почему я так утверждаю? О, у меня есть чутье. Так вот, чтобы вы знали, руководство организацией Тодт, приданной командованию группой армий «Юг», выехало в Венгрию. Да, да, оно покинуло Россию, а это, поверьте мне, говорит о начале конца империи Гитлера. Я был в командировке на юге... и вот...

— Отправьте его, Владимир Иванович, пусть живет надеждами на возвращение домой.

Капитан настороженно выслушал мои слова и торопливо закончил:

— Можете мне поверить, Гитлер окончательно запутался. Но не это главное, его разногласия с генеральным штабом обрели такую энергию, при которой, уверяю вас, остановиться можно только в пропасти...

Мы вышли на улицу. Небо хмурилось, обволакиваясь тяжелыми свинцовыми тучами. Подул холодный ветер. «Быть непогоде» — вспомнился мне прогноз казака Горбыня. На фоне мрачного, будто прогнувшегося неба с диким ревом метались черные тени «Мессершмидтов» и «Фокке-Вульфов». Вокруг них искрились взрывы зениток, прочерчивались пунктиры трассирующих траекторий.

— Восемь стервятников уже сбили, — сказал Владимир Иванович и тут же добавил: — а вот и девятый.

Самолет вспыхнул необыкновенно ярким пламенем и, описав крутую дугу, стал удаляться на запад, снижаясь и оставляя за собой шлейф густого дыма. Под его черным следом появились два белых купола.

— Кто у тебя исполняет обязанности начальника штаба? — спросил я Жданова.

— Мой заместитель подполковник Тобулко — грамотный, деятельный оператор.

Я подозвал полковника Компаниец.

— Доложите положение 30-й и 9-й дивизий.

— Обе дивизии и бригада Завьялова, товарищ командующий, продолжают развивать наступление из района населенных пунктов Викторовка и Степановка в направлении хуторов Падурец, Пьяногорка. Дивизия полковника Гадалина медленно развивает успех. Он почему-то засиделся, хотя для прорыва рубежа у него наиболее выгодные условия: закрытая местность, узкий участок реки, наличие брода, наконец, успех соседей. [157]

— Ну что ж, передайте командиру дивизии, теперь ему остается перейти к преследованию. Пусть не упустит момента отхода противника. Так и передайте. Позже буду у него. Владимир Иванович, — обратился я к генералу Жданову, — вы мне доложили, что решили возобновить наступление, как только стемнеет. Значит, у вас все готово?

— Да, все в полной боевой готовности. 13-я мехбригада уже начала обходный маневр через Завадовку.

— Хорошо. Сейчас 17. 30. Ровно через тридцать минут произведите двадцатиминутный, но мощный артналет по переднему краю обороны противника и форсируйте реку через броды и на подручных средствах. В 18. 30 вся наша пехота должна атаковать высоты за Тилигулом. К строительству моста, кроме наших саперов, привлечь местное население.

Ровно через тридцать минут вся корпусная и приданная артиллерия обрушили на скаты высот, обращенных к востоку, мощный огневой налет. И сразу же на берегу появилась наша пехота. Солдаты несли с собой доски, жерди, бочки, связанные пучки прутьев, фашины... словом, все, что попало под руку. Они ускоренным шагом преодолели заболоченную долину и бросились вплавь через реку. Мы выдвинулись вперед. Вскоре поступило первое донесение об успешном развитии наступления. «Овладел железной дорогой, — доложил Жданову командир 14-й мехбригады полковник Н. А. Никитин, — атакую высоту 119,9. Второй мотострелковый батальон продвигается в обход станции Рауховка с юго-запада...»

Обходный фланговый удар казачьих дивизий и пехоты Завьялова захлестнул оборонительные позиции противника. Оказывая ожесточенное сопротивление, гитлеровцы медленно отходили вдоль дороги, загибая свой левый фланг к Рауховке.

...То особое упорство, с которым командование группы армий «А» стремилось как можно дольше удерживать район города Березовки, объясняется серьезными причинами не только оперативного, но и политического характера. Важным являлось то, что одновременно с действиями главных сил фронта уже сам выход Конно-механизированной группы в район Березовки перекрывал все дороги, по которым могли отойти на запад войска противника, противостоящие центру и южному крылу 3-го [158] Украинского фронта. По существу 6-я немецкая и 3-я румынская армии оказались «в мешке», главный выход из которого «перевязала» Конно-механизированная группа. Дальнейшее развитие нашего наступления грозило поразить основные жизненные центры боевого организма группы армий «А» генерал-фельдмаршала Клейста. Впрочем уже не Клейста, а генерал-полковника Шернера.

Мне в то время не было известно, что в одну из мартовских ночей личный самолет Гитлера «Кондор» приземлился на аэродроме города Николаева. В него сел единственный пассажир. Это был Звальд фон Клейст. «Кондор» тут же поднялся в воздух и взял курс на Лемберг (так гитлеровцы именовали Львов). Здесь он встретился со своим коллегой — командующим группой армий «Юг» генерал-фельдмаршалом Эрих фон Манштейном. Интересная деталь. Клейст вел 1-ю танковую армию на Кавказ, а Манштейн выводил ее через Ростов, спасая от разгрома. Впрочем, у Клейста в это время были не менее ответственные задачи — спасение всей группы армий «Юг», понесшей невосполнимые физические и моральные потери на Волге и Дону. Вскоре оба они были доставлены в Оберзальцберг. Фюрер наградил их «рыцарскими крестами» и... снял с занимаемых постов. Причина? Она, разумеется, кроется в поражениях, которые понесли войска неудачливых полководцев, так считал Гитлер. По его мнению, Клейст и Манштейн в новых условиях не способны быть полноценными исполнителями его «военного гения».

Кто же виноват? Бывшие фельдмаршалы, перешедшие в клан ученых-историков, считают, что виноват Гитлер.

Читая их творения, видишь: в оперативных планах немцев была заложена прочная основа победы. И они достигли многого. Но вот в руководство войной начал вмешиваться фюрер, и по его недомыслию в делах военных срывались или сводились к поражению блестяще начатые операции. Утверждения: «Гитлер не давал на это согласия», «Гитлер болезненно воспринимал...» и так далее, стали уже притчей во языцех. Но они зря размежевываются. Если говорить только о военной стороне дела, то надвигающаяся катастрофа еще больше объединила творческую мысль всей военной школы гитлеровской Германии. Однако в борьбе старого с новым — таков извечный двигатель истории — победила передовая советская [159] стратегия, оперативное искусство и тактика, победили Советские Вооруженные Силы, победил наш передовой общественный строй, на котором они базируются.

Впрочем, я несколько отвлекся. Кроме военной, оперативной причины столь ожесточенного упорства немцев под Березовкой была причина и политическая. Отойти — значит бросить на произвол судьбы 3-ю румынскую армию. Это может вызвать нежелательные осложнения с правительством Иона Антонеску. По газетам мы знали, что он выразил Гитлеру недовольство тем, что Румыния потеряла более четверти миллиона солдат и заявил, что не может больше посылать на Восточный фронт новые соединения.

Дальше

  Верх